Внук сотника - Страница 11

Так и жила семья в почете и достатке, пока не наступила в ее жизни, как, впрочем, и в жизни многих других семей, «черная полоса».

Началось все с небольшой в общем-то неприятности – сбежал холоп. Вернее, сначала одного холопа у деда выкупили. Приехали родственники с Волыни, привезли выкуп, поторговались, как водится, но решилось все полюбовно. Ну как было такое дело не обмыть? Обмывали в течение нескольких дней, тщательно, со знанием дела, с хождением в гости и приемом гостей, поскольку точно такие же мероприятия проходили еще в нескольких семьях – последний поход за реку Горынь, в земли Владимиро-Волынского княжества, был удачным.

Пили меды, пели песни, клялись друг другу в любви «до гроба». Причем формулировка эта для клянущихся пустой формальностью не была. Первый же набег волынцев на Турово-Пинское княжество (или наоборот) каким-то количеством гробов непременно завершился бы, причем с обеих сторон.

Когда гулянка наконец завершилась, похмелье, кроме всех обычных в таком деле неприятностей, ознаменовалось и еще одной. Все волынские пленники, за которых не привезли выкуп, видимо сговорившись, дали деру. Среди них оказался и один дедовский, по имени Ерема. Мало того что сам сбежал и коня со двора свел, так еще и соседскую девку, то ли по любви, то ли еще как, с собой прихватил.

Искали беглецов недолго – меньше двух дней. Во-первых, с похмелья. Во-вторых, жатва на носу, некогда по лесам шляться. В-третьих, в каком-то заболоченном лесу, куда вроде бы уходили следы, нарвались на совершенно непонятно чью засаду. Потеряли несколько человек ранеными (слава богу, все выжили) и сочли за благо возвращаться по домам.

Кто ж знал, что это – только первый звонок? На следующий год грянула эпидемия. Дед разом схоронил жену, незамужнюю дочь, новорожденного внука и еще несколько дальних родственников. Вымерли подчистую и семь холопских семей, которых дед поселил на выселках, планируя, видимо, завести собственную деревню и заделаться-таки настоящим боярином.

А потом была роковая сеча на Палицком поле. Княжеские воеводы вчистую прозевали фланговый удар вражеской конницы. Дедова сотня как раз на том фланге и стояла. Быть бы ей растоптанной и посеченной, но дед, каким-то чудом, сумел развернуть, перестроить, разогнать в галоп свою и часть соседней сотни. Половцы, составлявшие большую часть атакующих, вместо того чтобы врубиться в незащищенный фланг, напоролись на встречную атаку сомкнутого строя кованой рати – самое страшное оружие в руках полководцев Средневековья. Лобового столкновения с латной конницей степняки не выдерживали никогда. Дед спас не только свою сотню, но и все княжеское войско. Но…

Через несколько дней к воротам дедова подворья привел телегу его сын Лавр. В телеге лежал труп Лаврова брата-близнеца Фрола – отца Мишки, – а рядом с ним мечущийся в бреду дед, со страшным рубленым следом через левую половину лица и отнятой лекарем ниже колена правой ногой.

Деда лекарка Настена выходила. Правда, остался он инвалидом. Дело было даже не в ноге, в конце концов, через некоторое время дед научился ходить на деревянной, и даже без палки. Большую беду его организму принес удар половецкого клинка в лицо. При любой попытке вглядеться в отдаленный предмет или при сильном физическом напряжении у деда начинала трястись голова, мутнело в глазах, и дело запросто могло закончиться обмороком. С такой болячкой муж – не работник и тем более не воин.

Но судьбе, видимо, показалось мало тех испытаний, которые она вывалила на Анну-старшую – мать Мишки, невестку деда. Мало, оказывается, остаться вдовой с пятью детьми и свекром-инвалидом на руках. Примерно через месяц после смерти мужа с непонятной даже для Настены болезнью слег старший из сыновей – Михайла.

Кто ж мог знать, что это вовсе не болезнь, а вселение в тело ребенка личности взрослого мужчины из XX века? Мишка пролежал пластом почти три недели, а потом ему, как младенцу, пришлось заново учиться ходить, говорить, узнавать родственников. Как и было обещано, проблем с адаптацией не возникло. Что возьмешь с мальца, пережившего тяжелейшую болезнь?

Так они и сидели целыми днями на завалинке возле нагретой солнцем стены: маленький и большой, а на самом деле – почти ровесники, оба начинающие новую жизнь.

Один – потерявший почти все и готовящийся доживать век калекой-нахлебником, другой – получивший в подарок пятьдесят лет второй жизни, после того как почти распрощался с первой.

Один – атлетического сложения матерый муж, с проглядывающими сквозь густую седину русыми волосами и коротко стриженной бородой, еще не выцветшими от возраста синими глазами и рубленым шрамом, почти вертикально идущим через левую бровь, щеку и скрывающимся в бороде.

Второй – белоголовый тонкошеий мальчишка, унаследовавший от матери зеленые глаза, а от отца – раздвоенный ямочкой упрямый подбородок.

Было тогда Мишке десять лет, а Михаилу Андреевичу Ратникову, перенесенному почти на девятьсот лет назад, – сорок восемь. И был внук старше деда почти на два года.

* * *

А сейчас Мишке уже тринадцать, и дед – профессиональный военный, чином ну никак не ниже майора – на полном серьезе выносит ему благодарность за правильные действия в ситуации, которая запросто могла закончиться кровавыми ошметками и пустыми санями, стоящими посреди заснеженной лесной дороги…

Позади негромко скрипнула калитка, и Мишка, обернувшись, увидел входящего во двор дядьку Лавра.

– Что с Аней, батя? – Не скрывая беспокойства, Лавр задал деду вопрос через весь двор – от самой калитки.